И она поднялась вслед за нами.

Чего другого и ожидать от девчонки? Хотя замечание это, возможно, звучит не по-джентльменски.

Выше внутренность башни заметно сужалась, но и тут в стенах были проделаны небольшие отверстия, которые пропускали достаточно света. Мы поднимались, пока путь нам не преградила массивная, крепкая дверь с железными засовами. Мы отодвинули их, и отнюдь не страх, а разумная осторожность заставила Освальда сперва эту дверь лишь тихонечко приоткрыть, потому что за ней вполне могла оказаться запертая кем-нибудь по ошибке кошка или собака. Случись ей выпрыгнуть нам навстречу, Элис очень бы испугалась.

Из двери никто не выпрыгнул. За ней оказалась пустая восьмигранная комната. Денни сказал, что такие комнаты называются октагенариями, по имени одного древнего римлянина по прозванию Октагиус, который их изобрёл[50]. На каждой стене там было по большому арочному окну без стёкол, но в рамках из каменной кладки, как в церквях.

Комнату наполнял солнечный свет. За окнами сияло лазурное небо, а больше мы ничего не видели, потому что они находились гораздо выше наших голов. Золото солнца сияло на стенах, и выглядело всё здесь безмятежно и весело. Мы даже задумались, не подшутил ли над нами ехавший за свиньёй возница насчёт покойного джентльмена.

Под одним из окон обнаружилась ещё дверь, за ней – коридор, а после него – совсем узенькая винтовая лестница наподобие той, на колокольне церкви, но с окнами и поэтому светлая. Пройдя по ней немного вверх, мы очутились на некоем подобии лестничной площадки и вот здесь-то увидели вделанную в стену, тщательно отполированную каменную плиту. Из абердинского гранита, как пояснил Денни. На ней было выбито золотыми буквами:

Здесь лежит тело Ричарда Рэйвенэла

Родился в 1720 Умер в 1779

Ниже следовало четверостишие:

       Меж землёю и небом лежу.

Проходящий, подумать прошу

Обо мне, кто здесь спит вечным сном.

И молитву прочтите потом.

– Какой ужас, – выдохнула Элис. – Давайте пойдём домой.

– Нет уж, сперва доберёмся до самого верха, – возразил Дикки. – Тогда хоть после сможем рассказывать, что на самом деле здесь всё осмотрели.

Элис, вообще-то, не трусиха. Поэтому согласилась, хотя, как я видел, совсем неохотно. Верх башни напоминал макушку колокольни, только не квадратную, а восьмигранную. Здесь Элис пришла в себя. Никто ведь не станет особо задумываться о привидениях, когда на него светит послеполуденное солнце, а внизу видны красные крыши, и фермы, и белые мирные дороги, по которым, как чёрные муравьи, ползут повозки с людьми.

Потрясающее ощущение. Однако следовало уже возвращаться домой. До чая оставался всего лишь час, и мы не питали особой надежды, что снова встретим добряка, который нас подвезёт.

Мы стали спускаться. Первым шёл Дикки, за ним – Освальд, потом – Элис, а следом – Г. О., который тут же споткнулся на верхней ступеньке и, стараясь избежать падения, резко упёрся рукой в спину Элис, после чего она чуть не сбила с ног Освальда и Дикки. Однако сердца у нас вдруг застыли, а потом запрыгали и затрепыхались совсем по другой причине.

Откуда-то снизу под нами – похоже, оттуда, где лежал умерший джентльмен с бородой до пальцев ног, – послышался шум. Очень громкий и отчётливый. Будто с силой захлопнули дверь, а затем заперли её на засовы.

Наталкиваясь друг на друга, мы рванули к залитой солнечным светом вершине башни. Рука Элис, очутившись между порогом и ботинком Г. О., с одной стороны была ушиблена до синяков, а с другой – поранена до крови, однако тогда сестра даже внимания на это не обратила – заметила позже.

Мы посмотрели друг на друга, и Освальд проговорил твёрдым голосом (надеюсь, все ощутили насколько твёрдым):

– И что это было?

– Он проснулся, – простонала Элис. – Так оно и есть, я знаю… Там, конечно же, оставлена дверь для него, чтобы он мог выйти, когда проснётся. Он придёт сюда. Я знаю, он придёт.

Дикки сказал (отнюдь не твёрдо, как я сразу заметил):

– Если он и впрямь жив, это не имеет значения.

– Если он только не ожил безумцем, – поёжился Ноэль.

Мы все стояли, не отводя глаз от дверного проёма и затаив дыхание, чтобы лучше слышать.

Звуки, однако, больше не повторялись.

И тогда Освальд сказал (увы, слова его никем не записаны в «Книгу золотых деяний», хотя все признавали, что он повёл себя очень храбро и благородно) следующее:

– Возможно, это всего лишь ветер захлопнул одну из дверей. Если хочешь, Дикки, я пойду и проверю.

– Ветер не мог вдарить так по засовам, – только и ответил Дикки.

– Удар из ниоткуда, – проговорил Денни, словно бы обращаясь не к кому-то из нас, а скорей к ярко-синему небу, в которое он смотрел. Недаром отец у него заместитель редактора. Затем Денни крепко взял Элис за руку, лицо его покраснело, и он, резко выпрямившись, произнёс: – Я не боюсь. Я пойду посмотрю. (А вот это было потом записано в «Книгу золотых деяний».)

В итоге пошли Дикки, Освальд и Денни, который двинулся первым. Сказал, что на этом настаивает, и Освальд, войдя в его положение, возражать не стал. Иначе это выглядело бы так, как будто сэр Ланселот лишил молодого, начинающего рыцаря шанса себя проявить.

А вот вторым шёл Освальд, конечно же. Никому бы, кроме себя, вторым идти не позволил, чего, к сожалению, остальные так никогда и не поняли. Девчонки-то ладно, что с них возьмёшь? Но отец уж мог бы догадаться без всяких там объяснений, до которых Освальд, естественно, не унизился.

Спускались мы медленно, а миновав винтовую лестницу, были вынуждены вообще остановиться. Дверь оказалась накрепко заперта, и все наши попытки, даже объединённые, её отворить не привели ни к каким результатам, хотя старались мы очень слаженно и очень отчаянно.

И мы все почему-то почувствовали: дверь запер на засовы не Ричард Рэйвенэл, который лежит себе тихо и мирно за плитой, а кто-то решивший над нами так подшутить или вовсе не знавший, что наверху есть люди.

Мы рванули обратно на крышу до самого зубчатого ограждения, перегнулись через него и принялись что было мочи кричать:

– Эй! Вы там!

В ответ из арки у подножия башни возникла фигура, и это был тот самый моряк, которому мы отдали шесть пенсов от молока. Задрав голову, он заговорил с нами тихо, но чётко, так что до нас доносилось каждое его слово.

Сперва он сказал:

– Прекратите.

– Прекратить что? – спросил Освальд.

И услышал в ответ:

– Ваш этот ор.

Освальд спросил:

– Почему?

– А